Иногда...

Время незаметно подобралось к вечеру. Под моими ногами шуршала осеняя листва и изредка потрескивали ветки деревьев. Я неторопливо шёл через лес, пересекая дорожки и тропинки, иногда следуя их направлениям. Мой поиск уже больше напоминал интуитивное движение куда-то. Среди прочих, отвлечённых мыслей в сознании настойчиво мелькали слова:

- уже поздно, пора вернуться,
- вот, вот и всё, хватит.

Но что-то неосознанно манящее уводило меня всё дальше и дальше вглубь леса.

Проходя мимо вдоль небольшой заболоченной низменности на склоне холма, я заприметил какие-то неровности в земле, которые издали больше походили на землянки или на ямы под картошку. Увлечённый увиденным, я стал подходить ближе к объекту моего внимания. Как вдруг! Монотонный фоновый звук детектора прервал звонкий сигнал. «Что-то есть, сигнал чёткий и чистый»- весело мелькнули мысли. Я небрежно, насколько это было возможно, перевернул лопату земли в том месте, где под катушкой исходил сигнал. Какие-то доли секунд и из земли выпало большое распятье. Точнее, это был православный крест, сантиметров семнадцать. Я тут же подхватил находку руками и уселся на колени, рассматривая её. Вот он! Мой первый киотный крест. Немного изогнут в скобу, в одном месте надломлен, но всё это неважно и незначимо. Я бережно держал крест в руках, сдувая остатки песка с него и в то же время рассматривая.

Прошло немного времени, и я поспешал домой. Ведь впереди ещё час дороги – и это, если завидно. Сунув крест в карман куртки, я так всю обратную дорогу и продержал его в руке, что бы случайно не повредить. Иногда я останавливался на минуту и доставал распятье, чтобы убедится в том, что оно не повреждено мной.

Всю обратную дорогу домой меня захлёстывали непонятное волнение и беспокойство. Как морские волны, накатывала эйфория. Мне казалось, что я должен обязательно что-то вспомнить, что-то то, что я давно знал, но по каким-то причинам забыл.

Время шло, обратный путь незаметно окунулся в сумерки. Уже сквозь лес виднелся знакомый овал поляны. Вот он, небольшой ручей, кустарник малины и край поля.

Как вспышка света, меня ослепило открывшееся пространство. На какое-то время мне показалось, что поле словно чем-то освещено.В ту же секунду мгновения и образы ворвались в моё сознание пульсирующей чередой воспоминаний и чувств. Всё воспринимаемое и осознаваемое моим рассудком, выстраивалось в чёткую и яркую историю, которую постоянно сопровождало глубокое чувство – что это всё произошло непосредственно со мной…

Весенний ветер неистово трепал рваные края палатки. Солнечный свет проникал в землянку и падал на песок. Вокруг слышалась людская суета. Какие-то покрики доносились издали, команды и приказы заглушались топотом человеческих ног. Скрип обозов и всевозможный лязгат сливались воедино. Я сидел в землянке, склонив голову и положив руки на колени. Мой взгляд неподвижно остановился на распятии, которое я держал на своих ладонях. На нём золотом играл солнечный свет, и от этого создавалось впечатление, что оно искрится. Но какой-то осадок горечи и обиды в тот момент терзал мою душу, ведь крест, который я держал в руках, был изогнут и надломлен.

В землянку, со словами «Уже построение» вскочил человек в военной форме, который на первый взгляд мне показался до боли знакомым. Он суетливо собрал в ранец разные придметы. На ходу накидывая шинель и хватая котелок, он остановился у выхода из землянки.

- Ты чего сидишь?- обратился он ко мне, и после небольшой паузы, чуть громче добавил. - Пойдём уже.
- Но как, же мне быть? - в свою очередь спросил я, и протянул на ладонях искореженный крест, показывая ему. На какое-то мгновение он оторопел и с недоумением посмотрел на меня.
- Оставь его здесь, - сказал он и, чуть замешкавшись, и бросил свой котелок на землю. В ту же секунду небрежно выхватив крест из моих рук, он положил его на бруствер землянки.
- Как же можно, он мне жизнь спасал, мне его матушка напутствовала! - запричитал я с дрожью в голосе, поднимая распятие.
- Потому и оставь, сослужил он своё, - сказал он, поднимая котелок и выходя из землянки. И уже где-то с наружи прокричал:
- А хочешь, забери, да и торопись только.

Что-то правильное послышалась мне в его словах. Словно не хватавшей мне решительности, он добавил значимости всему, что бы я не выбрал.

Я бережно положил распятье на бруствер землянки, около оконца. И солнце вновь золотом заиграло на нём. Хватая всё на ходу, я торопливо засобирался в дорогу. Выскочив из землянки, я спешно занял место в строю. Весенний ветер лёгким холодком пробежался по спине, и с каким-то облегчением вздохнулось. Только теперь и здесь я начинал понимать, какое это счастье, после всего пережитого и увиденного, просто стоять и дышать весенним воздухом. И не думать, что же впереди, и куда нас перебрасывают. Ведь совсем ещё недавно я лежал, замерзая в грязи, у проволочных заграждений неприятеля. Которые, не сподобив преодолеть, наше наступление увязло и захлебнулось.

Все мы, кто остался в живых, залегли и укрылись в снарядных воронках и среди погибших. Последующие волны атаки уже не докатывались до передовых позиций неприятеля. Я угодил в небольшую рытвину в земле. И не знаю, как долго пролежал, но когда пришёл в себя было светло. Ощущая острую боль в груди и холод, меня одолевала паника. Мне казалось, что я ранен и умираю. Сорвав пуговицы с шинели, я пытаюсь рассмотреть рану. Судорожно шаря рукой за пазухой, я нащупал и достал искореженный крест. Не веря своим глазам, приоткрыв шинель, я рассмотрел небольшие ссадины и царапины. Сунув распятие обратно, я немного успокоился.

В угловатой рытвине, где я лежал, собиралась вода, и холод пронизывал всё тело насквозь. Вокруг понемногу стихали взрывы и стрельба. В какие-то минуты забытья мне виделся мой родной дом и родители, большие скамьи и длинный стол в центре дома, белые занавески на окнах. Мне чудилось, как ветер колышет ветви берёзы у дома, и с амбара, нет, нет, да и повеет запахом вяленой рыбы и сушеных грибов. Мне казалось, что снова стою у крыльца дома. И матушка, как бы спрятавшись от всех спиной, тайком мне вкладывает в руки распятье. Она всё говорит, говорит и всё крестит меня. Вокруг собираются какие-то люди, пришедшие проводить меня. Среди них стоит мой отец и не решается подойти, словно выбирая удобный момент.

Но страшный невыносимый холод путает мысли, продрогшее тело сковывает. И какие либо движения стоят огромных усилий. В очередные минуты тишины я пытаюсь осмотреться вокруг себя. В солнечном закате застыла ужасающая картина. На проволочных заграждениях висели убиенные солдаты, всё поле боя было усыпано мертвыми телами. От всего увиденного кружилось голова и становилось дурно.

Когда я открыл, глаза было темно. Где-то вдалеке слышалась стрельба и разрывы снарядов. От ощущения того, что окончательно замерзаю, я начал пробовать шевелиться, чтобы хоть как-то согреться. Ночные мартовские заморозки прихватили лужи льдом, и каждый издаваемый мной звук мог стать для меня последним.

Не успев обдумать или даже осмыслить своё решение, я начал ползти в сторону своих позиций, время от времени останавливаясь и замирая. Смутное осознание того, что я жив, заставляло двигаться дальше. Каждое углубление и каждая яма в земле на моём пути была новой надеждой. В каждом ударе моего сердца и хрипящем дыхании бились слова « Боже сохрани».

Мёртвые тела, потрескивающий лёд и звуки, издаваемые мной, сразу перестали вызывать опасение, когда в невдалеке послышались звуки и обрывки фраз своих. Пытаясь встать на ноги и бежать, я падал, полз и пытался снова. В стороне послышался короткий приглушенный диалог. Стараясь привлечь к себе внимание, я что-то попытался крикнуть, но из последних сил получилось только прохрипеть « Братцы».

Теперь спустя месяц с лишним, я стою живой и во здравии. Радуясь жизни и каждому её мгновению, я покидаю эти места…

С момента находки, уже прошло некоторое время. Но история так и не отпускает меня. Как что-то пережитое мной, она стала частью моей жизни. Я знаю, что не вправе добавить ни слова, или о чём-то умолчать. Приходится только сожалеть о том, что я не обладаю талантам слова.

Время вычёркивает из жизни имена и столетия – но их истории продолжают жить в бесконечности.

Климко Игорь Ивашко

орфография и пунктуация автора сохранены.